Человек, чья профессия или вмененные ему рабочие обязанности предусматривают насилие, неизбежно деформируется как личность, переставая воспринимать окружающих людей как суверенных личностей, с которыми можно вступать в контакт, не подразумевающий насилия, можно и должно договариваться, можно уступить, признать свою неправоту, ошибочность своих суждений, поступков. Не случайно психологи говорят о глубокой психотравме, которую наносит человеку участие в военных действиях, особенно при непосредственном соприкосновении с противником. Я еще помню таких, поучаствовавших в Великой отечественной не в дальнобойной артиллерии, не в качестве технаря на аэродроме, а в той самой матушке-пехоте. Все они были с какими-нибудь психопатическими расстройствами.
Сейчас вроде мирное время. Но ужас в том, что число людей. в чьи профессиональные обязанности входит насилие, год от году в России растет и растет. Армия, Росгвардия, полиция, которая которая год от году тоже все более военизируется. Охранник стал, кажется, самой массовой профессией. Неизбежно растет общая атмосфера напряжения и недоверия людей друг к другу (тому способствует еще массированная утюжка страны насилием на экране ТВ).. Неизбежно должна быть достигнута критическая масса этого напряжения. Во что оно может вылиться (а выльется, выльется, как иначе при критической массе!), что будет итогом – не хочется и думать. Это как усталость металла (есть в металловедении такое понятие). Стоит-стоит себе мост, и год назад по нему шли поезда и неслись машины, и вчера шли-неслись, и сегодня с утра, да вот еще только что… и вдруг – на: пополам! Как бы вроде ни с того ни с сего, без видимых причин, без всякого предвестия.
Ваш,
Анатолий Курчаткин
