В молодости мне пришлось болеть брюшным тифом. Особых способов лечения его нет, ну, дают на всякий случай что-нибудь противовоспалительное, а главное – ешь жидко-протёртую еду, лежи и не вставай, ни в коем случае не вставай, даже и в туалет. Потому что кишечник у тебя весь в язвах и язвы эти нельзя потревожить, чтобы они не прорвались. И так – 21 день после того, как перестали появляться новые высыпания на коже, да еще лихорадка со страшным разбросом температур: утром – 35, к вечеру – 40.
Мы чувствовали себя несчастнейшими людьми, кто угодил в эту эпидемию (а это была настоящая эпидемия, в Москве нами были забиты все инфекционные больницы, только эпидемии никто не объявлял). Полежи-ка без дела три с лишним недели. В палате на Соколиной горе со мной лежало еще человек десять-двенадцать. И как же мы ждали утреннего врачебного обхода! Какие результаты даст осмотр твоего тела, перестали появляться новые высыпания, не перестали? Если перестали, значит, начинай отсчитывать свои три недели.
Лечащий наш врач была горбуньей – сама обделена судьбой, – но когда она появлялась в палате, мы тотчас чувствовали, что не брошены, в надежных руках, ничего дурного с нами больше не случится – такой свет добросердия исходил от нее, такой сияющей улыбкой милосердия было озарено ее лицо, когда она беседовала с тобой и осматривала.
.
Мелкой красной сыпи, что характерна для брюшного тифа, у меня не появлялось уже несколько дней, я начал считать дни до «освобождения». Но неожиданно в один прекрасный день там-сям по телу у меня вспыхнули крупные красные пятна, нестерпимо зудевшие. Что это у вас, меняясь в лице и как бы уличающе, спросила по-обычному сиявшая до этого врач, когда увидела эти пятна. Я, естественно, и сам собирался сказать ей о них, – она меня опередила. Не знаю, вынужден был ответить я, и чувство вины жарко опахнуло меня – так она спросила. Нет, почему?! – настаивающе вопросила она, словно я специально, даже как бы и назло ей, разукрасил себя пятнами. А вы что думаете? – тем не менее ответно спросил я. Она мне не ответила. Она смотрела на меня с таким возмущением и гневом, что мне противу правды жизни захотелось признаться в том, что, кроме манной каши, ел неизвестно откуда взявшееся у меня жареное мясо, яйца, свёклу и вообще вставал с кровати и бегал в свое удовольствие по больничному коридору.
Так и не ответив мне, по-прежнему пылая гневом, врач поднялась и оставила меня. И больше за все оставшиеся дни, что я пролежал ещё, ни разу ко мне не подошла. Я испортил ей картину мира, в котором она жила, где она была всемилостивым милосердным богом, спускавшимся к нам, сирым, и осенявшим нашу темноту своим светом, я не сумел соответствовать этой её картине мира – и подлежал наказанию.
Так я и пил всё те же лекарства, что были назначены мне в самом начале лечения, так и мучился от этих горящих огнём красных пятен. Лекарственная алергия – тогда, сорок с лишним лет назад, это еще не было слишком распространено, да и проявления её оказались не слишком типичными. О том, что у меня непереносимость сульфамидов, было определено уже позднее.
Так вот негодуют на нас, российский народ, наши отечественные «великие инквизиторы»: мы вам дали счастье мирового величия страны, наши ракеты самые скоролётные, наши подлодки самые надежные, а вы о каких-то пенсиях, зарплатах, свободе бизнеса…
Бойтесь добросердия, движимого тщеславием. Оно не имеет к истинному добросердию никакого отношения.
Ваш,
Анатолий Курчаткин
