У Славы был редкий, может быть, даже редчайший дар: устного рассказчика, способного устную манеру, живое собеседничество – даже, в известной мере, такой застольный треп – превратить в феномен письменной речи. В этом и была его главная особенность, его неповторимая индивидуальность. Иногда это было глубоко, сущностно, пронзительно, иногда оставалось на уровне вот того застольного трепа, но всегда, непременно, без исключения это было интересно и увлекательно, начал читать – не оторвешься. Не всякому читателю такая манера – слышал собственными ушами – нравилась, но какой писатель нравится всем, может мне кто-нибудь назвать такого? Даже вон Пушкина с небес («солнце нашей поэзии») пытаются спустить, не говоря уже о Толстом и Достоевском.
Как это стало хорошим тоном в нашей литературе последние десятилетие-полтора – не замечать работы писателей, что старше пятидесяти, Славу в эти годы тоже не особо замечали. Ну, печатает что-то по журналам, ну, издал там книгу – не до него, некогда, да он что, жив еще?!
Вот все, умер. Прекрасный русский писатель. Своеобразный, сильный, неповторимый. Прощай, Слава! Я тебя любил, хотя, кажется, ни разу этого не сказал. А любил ли ты меня… это теперь уже не имеет значения.
Ваш,
Анатолий Курчаткин
