– Не, не, – мужичок забоялся. Он был один, перед ним трое, и в палатках, наверно, еще. – Я говорю, кто-то, нет, не вы, я говорю, убрел он, так, может, к вам сюда, не видели?
Бомбей стал подниматься. Поднялся, широко расставив ноги для устойчивости, и пошел к мужичку. Он шел молча, неотрывно глядя мужичку в лицо, и мужичок испугался, попятился. Бомбей подбежал и так, с ходу, ударил его. Снизу вверх, в челюсть. Мужичок мотанулся в сторону и попробовал развернуться, чтобы унести ноги. Бомбей ударил его в ухо и пнул под зад. Мужичок упал. Бомбей. однако, от пинка потерял равновесие и тоже опрокинулся на спину.
Блатной с Папашей подхватились со своих мест и кинулись к ним. Мужичок подскочил с земли, как егоподбросило пружиной, и побежал. Он бы убежал – не догнать его, но его занесло точно на то место, где резали телка, лента спущенной со спины кожи лежала, видно, мездрой вверх, и он поскользнулся. Он поскользнулся, упал, стал подниматься – и увидел, и понял тут же, и закричал дико, оборотившись к ним:
Наскочившего Блатного он с первого же удара завалил так, что тот покатился кубарем. Папаша успел съездить ему по скуле, но тут же получил ответно, и раз, и другой, но уже подоспел Бомбей, а затем поднялся и Блатной – пошли метелить мужичка за милую душу.
Спасла его Нинка бедрастая. Завизжала как больная, стала хватать за руки то одного, то другого и все визжала – ну, невыносимо прямо, и мужичку удалось вырваться.
– Пусть канает, – сплевывая кровью, сказал Блатной.
В драке с мужичка содрали пиджак. Блатной поднял его и метнул в костер. Пиджак, распластавшись в воздухе, пролетел и мягко шлепнулся на тлеющие угли.
Бомбей стоял, пошатываясь, и смотрел, как язычки огня, шильцами пропоров пиджак, медленно начинают есть его.
– Смы... смы-ыыва-аться надо, – сказал он затем.
– Куда? – не понял Папаша.
– Хоть ку-ууда... побыстрее...
– Ты чего, Бомбей, струхнул? – позволил себе поддеть его Блатной.
– А-аа с топорами сейчас... набегут сюда... Не струхнешь? За телка... з-знаешь что?
До Блатного дошло. Лицо у него аж посерело. Он бросился к палаткам, заскакивал в одну, в другую, выволакивал из них за ноги и кричал, не останавливаясь:
– Смываемся! Смываемся! Гознак, гад, смываемся, говорю! Караганда, сука, смываемся, что, не очухалась еще?!
Получилось долго. Пока все усвоили, что к чему, пока открепляли палатки, скатывали их, собирали рюкзаки...
– Уже! – прибежала выставленная в дозор Буфетчица. – Два трактора с прицепами. Человек пятнадцать, кажется. Может, больше.
Сначала, минут десять, бежали. Не огибая кустарника, вламываясь в подрост, все запалились – и пошли. Но и идти не было сил, ноги никого не несли, и скоро встали.
– Я ложусь, я женщина, я ни в чем не виноватая, если что... – пробормотала Караганда, растягиваясь на земле.
– В-вались! – махнул рукой Бомбей, поискал глазами Ирку, позвал ее к себе и тоже рухнул.
(Продолжение следует)