«…я отчаянно воевал с советским официозом за право писать о бытовой стороне жизни подданного того государства, которого ныне нет… Заключенный в железный кожух цитат классиков марксизма-ленинизма, этот гражданин жил под ним совсем иной жизнью, чем то можно было бы заключить, глядя на запечатавший его кожух. Быт и был той самой изнаночной подкожуховой жизнью. А уж в ней, как мед в сотах, хранилась вся правда о человеке, его сути, качестве исполнения им Божественных наставлений, способах осуществления Его воли. Несоответствие, несовпадение жизней внешней и внутренней, подкожуховой, было главным конфликтом эпохи, ее содержанием, – и о чем же еще должно было писать? Достаточно было рассказать, как человек варит кофе (предварительно купив его, помолов, а до того отстояв очередь за кофемолкой), – и из ненормальности, вывернутости этого простейшего и, в общем-то, долженствующего быть чисто формальным акта вырастала "Одиссея". Женщине не везло с мужьями, а она вновь и вновь стремилась выйти замуж вместо того, чтобы строить светлое будущее для всего народа, – чем эта история была не "Иллиадой"?
Теперь… я ни с кем и ни за что на свете не стану воевать за право писать о быте. Вовсе не потому, что и воевать, слава Богу, не с кем и ни к чему, так как у входа в посткоммунизм нас радостно встретила свобода и каждому, кто марает пером бумагу, – вольная воля, о чем марать и каким образом. Прежнего штиля нет и в помине – вот причина. Жизнь стала необыкновенно сюжетна. Даже, пожалуй, и непомерно. Она выдралась из усмирявшего ее кожуха на волю, и как же беззащитна оказалась она перед стихией воли, какие страшные драмы и трагедии породила…
. Быт стал прост, как мычание. Есть деньги – можно вообще забыть, что это такое, быт. Деньги – вот ось новой российской жизни, на которой вращаются человеческие судьбы. Где их взять, как заработать, срубить, отнять. И смерть вклепана в эту ось ее неотъемлемой составной частью…
Можно ли описывать такую жизнь с тою же неторопливостью и подробной детализацией, с какой это делалось тобой в вещах периода "штиля"? В принципе, можно…: Кое-кто пишет даже в чрезвычайно элегической манере. Но и от неторопливой подробности, и от элегической интонации исходит… невыносимый аромат фальши. Лубка – в лучшем случае. Это все напоминает мне тот анекдот про двух электриков, когда один что-то там паяет под потолком, а другой внизу, что держит лестницу, вежливо обращается к нему: "Милейший, не могли бы вы поосторожней? А то, простите, раскаленное олово капает мне прямо на голову". Сюжетная жизнь требует адекватного художественного ответа».
Добавлю из нынешнего дня: есть писатели, преимущественно новые молодые, которые очень хорошо почувствовали это требование. Теперь сложность – чтобы все дело не сводилось к сюжету. Чтобы он не становился основной и единственной целью повествования. А это как раз в девяти, ну, пусть восьми случаях из десяти.
Ваш,
Анатолий Курчаткин
